Памятник «Ушедшим в море навсегда» в Бердянске
Легенда «Море не для добычи»
В городе Бердянск, там, где ветер с Азовского моря налетает с особой силой, стоит гранитная колонна. Ее венчает чеканная лента с надписью, которую каждый читает с замиранием в груди: «Ушедшим в море навсегда». Она — молчаливый страж памяти, точка, где начинаются и заканчиваются все истории. И одна из них, старая и покрытая солью, будто налетом морской пены, живет здесь до сих пор.
В свои двадцать пять лет Макар не представлял своей жизни без моря. Его не манили ни торговые прибыли, ни полные трюмы рыбы. Его худощавая, гибкая фигура, казалось, была создана для того, чтобы противостоять ветру, а в глазах цвета пронзительной морской синевы жила тоска по горизонту. Его небольшой корабль был его единственным домом, а единственным сокровищем — свобода, которую он ощущал, когда берег скрывался из виду. Слабостью его была эта самая одержимость, делающая его безрассудным. Он мог уйти в шторм, который другие пережидали в порту, лишь бы почувствовать ярость стихии. Помогали ему двое: седой, как морская пена, боцман Степан, чье молчаливое присутствие было опорой, и юный юнга Лёшка, глядевший на Макара с обожанием, в котором смешивались ужас и восторг.
Их вечным противником был Ермолай. Человек-утёс, тяжелый, неповоротливый, с лицом, обветренным не столько морскими бризами, сколько расчетом. Его маленькие, глубоко посаженные глаза видели в море лишь мертвый груз — выгоду, тонны, деньги. Он владел половиной порта, и его власть ощущалась в каждом звоне монет, в каждом покорном взгляде рыбаков. Его атрибут — массивный перстень с темным камнем, которым он нет-нет, да и постукивал по борту чужого судна, словно оценивая его на вес. Его сила была в его несгибаемой воле и вере в то, что всё и всех можно купить.
Однажды вечером у старых портовых складов их пути сошлись.
— Опять твое судно простаивает, Макар, — голос Ермолая был похож на скрип гравия по железу. — Рыба гуляет, а ты в облаках.
Макар, не поворачивая головы, продолжал вязать морской узел на обтрепанном конце. Пальцы его двигались быстро и точно.
— Рыба подождет. А ветер — нет. Он не продается и не покупается, Ермолай Петрович.
— Ветер? — Ермолай фыркнул, и его живот содрогнулся. — Ветер дует в ту сторону, где деньги. Мне нужен шкипер на новое судно. Быстрый рейс. Хорошие деньги.
— У меня есть судно, — Макар наконец поднял глаза, и их синева стала холодной.
— Лодчонка! — Ермолай рубанул воздухом ладонью. — Я предлагаю тебе стать человеком. Иметь свой дом, а не ютиться в каюте, как крыса.
— Человек, прикованный к дому, хуже крысы, — тихо, но отчетливо произнес Макар. — Он просто узник.
Они не поняли бы друг друга, даже простояв так целую вечность. Ермолай видел в Макаре глупого мальчишку, Макар в Ермолае — живого мертвеца, продавшего море за счетную книгу. Перелом наступил осенью, когда на море обрушился жестокий шторм. Небо почернело, вода вздыбилась горами. Ермолай, сжав в кулаке рацию, стоял у окна своего кабинета и считал убытки. Его флот укрылся в безопасных бухтах. Внезапно по радио пробился чей-то перекошенный страхом голос:
— …терплю бедствие! «Мария»… тонем… координаты…
Макар в это время готовил «Вольный» к шторму, закрепляя на палубе последний шлюпочный трос. Степан, его лицо было как высеченное из камня, молча указал на вздымающиеся валы.
— Они не доплывут, — простонал Лёшка, его глаза стали огромными от ужаса.
Макар посмотрел в ту сторону, где должна была быть «Мария». Его челюсти сжались. Он резко дернул узлом, затягивая его намертво.
— Выдвигаемся. Подготовьте корабль! — его голос прозвучал как выстрел.
Степан, не произнеся ни слова, бросился выполнять приказ. В его покорности была страшная ясность — они идут на верную гибель. Ермолай, наблюдая за их действиями, как корабль срывается с места и носом врезается в первую же стену воды, лишь покачал головой. Его губы сложились в гримасу презрения.
— Дурак. Два гроба вместо одного.
То, что происходило дальше, стало легендой, которую потом с придыханием пересказывали в портовых кабаках. Борьба с разъяренным морем была не подвигом отчаяния, но подвигом яростной, бесстрашной воли. Их швыряло с волны на волну, мачты гнулись под ураганным ветром, соленая пена заливала палубу сплошным потоком. Сквозь водяную пелену и вой стихии они сумели подойти к тонущей «Марии». Макар, привязанный к штурвалу руками, вел свое судно, а Степан и Лёшка, ползая по скользкому деку, вытаскивали из ледяной воды обезумевших от ужаса людей. Когда последний из них был на борту, гигантский вал, тёмно-зелёная стена из хляби и гнева, накрыл корабль с кормы. Раздался оглушительный треск. Но с невероятным усилием, выпрямившись, судно осталось на плаву. Обратный путь стал вечностью, битвой за каждый ярд. Через сутки, когда шторм стих, на изможденном, больше похожем на призрак корабля, чем на судно, они вошел в гавань. На берегу стояла толпа. Среди них — Ермолай. Он наблюдал, как на берег сходят спасенные, как Макар, почти не держась на ногах, отдает тихие распоряжения. Лицо Ермолая оставалось каменным, но его кулаки сжимались так, что суставы побелели. Через несколько дней Ермолай неожиданно появился на причале у того самого судна, который теперь походил на избитую лодку. Макар, с перевязанной грудной клеткой, руководил починкой. Он увидел гостя и замер, его взгляд стал настороженным и холодным. — Ты мог потерять всё, — голос Ермолая прозвучал глухо, без привычной издевки. — Судно. Команду. Себя.
Макар медленно выпрямился, его ладонь легла на обшивку шхуны, будто касаясь живого существа.
— Не всё, Ермолай Петрович. Я не мог потерять то, чего у меня никогда не было. А это, — он кивком указал на изуродованную палубу, — это можно починить.
— Зачем? — в упор спросил Ермолай. Его взгляд блуждал по обломкам мачты. — Ради чего этот цирк? Ни славы, ни денег.
— Ради того, чтобы сегодня вечером их дети встречали отцов, а не ждали весточки от моря, которое не отвечает, — тихо, но четко сказал Макар. В его голосе не было вызова, лишь простая констатация.
На следующее утро к Макару подошли две телеги. На одной лежали свежие, отборные сосновые бревна на новую мачту. На другой — ящики с лучшей пенькой, парусиной и смолой. Возчик протянул Макару конверт. В нем не было ни письма, ни подписи. Только один лист, а на нем безналичный расчет на сумму, втрое превышающую стоимость всех материалов. Макар медленно поднял глаза и увидел вдали, у входа в портовую контору, неподвижную фигуру Ермолая. Они смотрели друг на друга через все расстояние, разделявшее их. Ни один не сделал жеста, не кивнул. Просто смотрели. Потом Ермолай развернулся и скрылся в дверях. Именно он, Ермолай, спустя год, анонимно внес крупнейшую сумму на памятник «Ушедшим в море навсегда». Никто так и не узнал об этом. Возможно, это была не дань погибшим, а знак уважения к тем, кто бросил вызов стихии и выжил, доказав, что есть ценности крепче металла. А может быть, впервые в жизни он понял, что море — это не только добыча. Оно — мерило человеческих жизней. Теперь гранитная колонна стоит незыблемо. Она — не просто память о погибших. Она — молчаливый свидетель того, что даже в самом расчетливом сердце может проснуться честь, а упрямая свобода одного способна изменить другого. Она напоминает каждому, кто смотрит на горизонт: море — это не добыча и не смерть. Море — это выбор. И уходя в него, одни обретают вечную свободу, а другие, оставшись на берегу, иногда находят в себе нечто большее, чем жадность.
Автор текста: Шепель Анастасия Контакты: тг: @an_spl
