Путь Ингеборг Бахман на землю
Концепция: миф о спасении Ингеборг Бахман, написанный как путешествие по внутреннему аду писательницы.
Я выступаю в роли рассказчицы, и спускаюсь за ней в ад, чтобы вернуть её к жизни — не телесной, а духовной. Каждая сцена — встреча с одной из сил, которые удерживали героиню в её собственном аду: власть, любовь, порядок, язык, пламя. Через эти столкновения она проходит путь к себе.
I. Комната отца — Власть
II. Река — Любовь, ставшая отражением
III. Комната Фриша — Порядок и форма
IV. Комната языка
V. Пламя перехода
VI. Озеро возвращения
Я спускаюсь за ней. Темно, душно, мрачно. Слышу пронзительные стоны, крики, мычание, молчание. Здесь разные души, кто-то ожидал другого конца, кто-то до последнего не верил, кто-то ещё не понял что происходит, а кто-то спокойным молчанием принимает и разрезает эту пустоту момента. Ад.
Я пробралась тихо, затаив дыхание, чтобы вызволить её одну. Ту, чьё молчание отзывается эхом от полыхающих стен, ту, кто полыхала и на земле. Ингеборг сидит в углу, не глядя ни на кого, словно слушает не крики, а внутренний метроном. Горение, полыхание — всё это она уже знала: в детстве, когда рушились дома; в снах, где каждая фраза была приговором; в последнюю ночь, где всё решило пламя. Ад. Ещё один год или час здесь, без солнца не определишь, да и незачем.
Я приблизилась к ней. — «Пойдём, я тебя верну к жизни!» — «Зачем?» — её голос ровный, без гнева, без надежды. - «Увидишь. Верь»
Она встаёт. Это не вера и не любопытство, а то самое усталое послушание, которое рождается из нежелания спорить. Мы идём медленно.
Вдруг — тихий скрежет. Перед нами распахнулась дверь. Запах мела и дыма. Воздух сухой, как бумага, на которой никто не пишет. На стене висит карта Европы, вся исполосованная красными линиями. У окна — стол. На нём — указка, раскрытая тетрадь, очки. Он сидит ровно, как когда-то, в школьном классе. - Отец. — только произносит Ингеборг. Мужчина поднимает взгляд. — Опоздала, — говорит он. — Здесь всё начинается вовремя. Его голос — тот же: короткие приказы, без лишних слов, без дыхания между ними. Ингеборг садится напротив. На парте лежат карандаши, выстроенные в ряд, будто солдаты. Она узнаёт этот порядок. Она прожила в нём всё детство, думая, что смысл — это когда всё на своих местах. Ингеборг выходит к доске. - Напиши формулу азота. Она начинает писать, мел осыпается как пепел но вместо знаков из-под её руки выходят закорючки, буквы разных языков, без смысла и значения. Буквы, которые пришли ей в голову, те, что она захотела написать Она пишет то, что приходит в голову, пишет, пока мел не ломается. Берёт карандаши и продолжает по стенам, по полу.
- «Хватит.» — кричит в сердцах отец. - «Опоздал.» — говорит она и выходит из класса.
За дверью влажно и тихо. Мы попадаем на берег реки. Вода тёмная, почти чёрная, как чернила, пролитые на бумагу. Ни начала, ни конца — только течение. На другом берегу мужчина. Руки в карманах, прозрачные усталые глаза. Пауль.
Он говорит не сразу.
— Ты всё-таки пришла. — Я и не уходила, — отвечает Ингеборг.
Её голос глухо отзывается вдали. На поверхности воды — их письма. Плотные конверты, распухшие от влаги, всплывают и тонут. Одни тексты на немецком, другие — на языке, которого никто больше не знает. Река несёт их в разные стороны. — Ты помнишь, как мы пытались спасти друг друга словами? Он кивает. — Мы писали, будто молитвы. И нас, она запнулась, почти услышали.
Ингеборг присела у самой воды, смотря сквозь отражение она потянулась за камешком, лежащем на песчаном дне. Вот он- холодный, обтёсанный временем, переливающийся на солнце. Бросок. Круги расходятся медленно, будто сопротивляясь. И вот он пять упал в молчаливую пучину вод. - " Я мог бы… — Ингеборг, ты слышишь меня» — Пауль прокричал вдаль. Шум реки коверкал его слова - " Не могу разобрать, что?» — после паузы произнесла Ингеборг — ей впервые было не страшно не слышать голоса. Её голова наполнилась звуками реки и она растворялась в моменте. Своём моменте. Растворение- на молекулы атомы. И вот всё снова сходится воедино.
Комната. Идеально чистая и белая, всё ровно расставлено по своим местам. На столе чертежи. Города, дороги, дома. А вот и она, она вписанная в схему города, в схему жизни. Чужой. «Фриш» подпись в левом нижнем углу. Ингеборг начинает рвать бумаги. Бумаги всё больше, комната заполняется клочьями бумаги, и, наконец, она открывает дверь. Врывается воздух. Громкий вдох, и комната рассеивается.
Вспышка камеры, сцена, микрофон. В зале царит ожидание, враждебный отблеск микрофона, указывает, что и тишина — уже утверждение. Ингеборг проходит на сцену и начинает говорить. Слова наполняют зал отскакивают от стен, возвращаются, искажаются, звучат громче, чем она сама. Она пытается перекричать их, но слова живут уже без неё. Гул становится невыносим. Она выключает микрофон. И тишина звучит громче, чем шум.
Теперь- библиотека, книги. Она открывает первую и начинает читать, будто бы вглядываясь и стараясь запомнить каждую букву. Свет, тепло, яркость нарастает. Огонь, пожар. Ряды чинных книг пламенеют, исчезая в языках пламени. Шире, ярче — пламя подкралось и к Ингеборг. Она бросает свою книгу в огонь, она знает все слова там наизусть. Они её. Они в ней. Сухой треск страниц, Ингеборг закрывает глаза. Тепло окутывает. Она делает шаг вперёд и наполняется им.
Жарко. Она лежит под палящими лучами солнца. Тихий шелест деревьев, пение птиц, ветер еле касается лица. Берег озера. Вода такая прозрачная, что видны все камушки на близком песчаном дне. Ингеборг подходит к воде. Она смотрит на гладь и видит своё отражение, тихо покачивающееся на водных просторах. Камушки со дна будто узоры обрамляют её отражённый лик. Ингеборг ныряет. Вода прохладой обжигает кожу. Подводные источники выталкивают на поверхность. Спокойное движение. Здесь земля. Ещё раз — земля. Тихо, как в раю.
